Не-рецензия на кино Ж.-Л. Годара «Прощай, речь. 3D»

«С языком что-то произойдет, нечто,
мешающее нашим отношениям с миром, он действует против чистой свободы».
Деррида

Пора, наконец, стать фильмом Годара: собакой, крестом на мокром асфальте (желтым), женщиной, Аполлинером, кораблем, деревом или кем-то (чем-то) еще. Только бы не сыграть роль некоего умника извне. Этакого интерпретирующего картографа от культуры, всему находящему свое место, классифицирующего, размещающего по ячейкам.

Имеет смысл пересказать сам фильм, найти эту форму, и раз фильм называется «Прощай, речь», попробовать снова вернуть его речи, на этот раз письменной. Прежде всего, наверное, имеет смысл искать интонацию – если музыка есть нечто общее для всех искусств.

Но в любом пересказе что-то добавляется и от себя, а значит, неизбежен и комментарий. Перенести на страницы движение кино, сделать речь зримой, и, следовательно, постараться остаться совсем близко к самому фильму, как будто ты не зритель из прошлого, а зритель из настоящего и из будущего, как будто текст это и есть фильм. Но все это, конечно, (если подобное возможно) только ради того, чтобы увидеть само кино.

«Ненавижу персонажи, – говорит она, героиня. – С самого рождения тебя принимают за кого-то другого».

Значит, все же не-рецензия.

Чтобы ответить на вопрос, а что, собственно, с нами происходит, мы продолжаем писать – прощай язык. Почему? Потому что отец вещей война, как говорил Гераклит. Так учит и Годар, но только по-своему: каков монтаж – таков и ответ. Тогда и фразы пусть сталкиваются друг с другом, также и люди, слова, животные, море, берег – так каждая вещь находит свое место или скорее место находит свою вещь. Также и кадр. Но она – героиня – и в самом деле спрашивает: «Почему?»

Наверное потому, что политика, Гитлер, консерватория и детские сады, все остальное, о чем речь в этом фильме, телевидение, книги в особенности, – все это есть история мужчины и женщины, история войны, страдания, мира. Потому что человек – это страдание. Да, у нас есть образы и знаки, метафоры и идеи. Беда в том, что ничто никогда не сможет нас спасти. И по-прежнему непонятно, зачем мы мыслим, пишем, снимаем кино. И это только кажется, что так легче жить. А на самом деле труднее, ведь ты знаешь, что ни искусство, ни философия (что уж говорить о науке) не смогут нас спасти.

Почему?

Потому что это история мужчины и женщины.

Экран Годара – корабль и голубизна, лейтмотив, такая синь, что невозможно, от счастья, отвести взгляд, а корабль белый. Еще есть собака, странное существо с глазами, как у людей, как будто она все понимает, кивает – осенью, весной, зимой, летом. Собака часть природы и будущий человек. Они – мужчина и женщина – говорят словами Сартра, Флобера, Вийона, Пруста, Бланшо. Здесь все состоит из цитат – прощай речь – и кадры документальны, художественны, цвет часто искажен, видео, а еще есть черно-белые старые кадры, черный экран. Но ведь и также в сознании, которое мы носим, которое носит нас, что мы, увы, лишь его разрозненные содержания, объединенные некой иллюзией целостности. И вот мы пытаемся отстраниться, найти эту инстанцию трансцендентности.

Как?

Говорить обо всем сразу, видеть сразу все, потому что серии должны разворачиваться, реальность (непонятно, конечно, что это такое), ничего нам не должна, но зато есть числа, боги, и можно мчаться по ночному шоссе куда-то, пусть неопределенность, неясность, дождь, всполохи фар на ветровом стекле, зато можно отмечать про себя точность движения «дворников», ритм и атипичный годаровский монтаж, сияние, возникающее в зеркале заднего вида. И тогда можно остановиться в случайном отеле или в своем доме, в доме фотографа, и ходить голым, и обучать ее – женщину – языку, потому что никакого равенства нет, между мужчиной и женщиной равенства – нет.

«Сделайте так, чтобы я могла говорить с вами».

И да, сделать это, на этот раз вертикально, голые тела, импульсивно, входяще-выходяще, движения органов.

Четыре года назад он – мужчина – ранил ее – женщину – ножом.

Она говорит ему:

«Я скоро умру. Меня поставили на колени. Я сломлена».

Ее преследует ее муж. Но убивает себя он. А она – остается. Вот почему никакое равенство невозможно.

«Вы знаете скульптуру Родена «Мыслитель»?
«Не знаю», – отвечает она.
«Вот вам образ неравенства».

Остаются женщина, природа, собака. Мир… этот распятый мир, где мы, мужчины, так ничего и не поймем? Или разум случаен в этом мире безумия, или это миф о рождении героя. Дерьмо. Он сидит голый, на унитазе, он говорит, что любые смыслы тоже дерьмо.

А небо – сияющее; как в ризах за окладами туч пробивающаяся резьба солнца, три-D, четыре-D, цифры и стерео, разделяющиеся каналы аудио, видео, шрифт, знаки, «революционная сила знаков», да, да… И этот старый, великий молодой Годар, великий и мудрый, который так делает фильм, которому так должен подчиниться зритель, как ученик учителю, чтобы и потом в пересказе фильм остался как произведение искусства – хоть немножко – и каким-то странным образом «инициировал собой» того, кто его пересказывает.

Идея или метафора?

«Красота – это сияние истины, как говорил Платон, вот вам и идея, и метафора идеи», – так отвечает профессор в белом плаще, в черной шляпе, а рядом опять героиня – тоже в белом плаще, тоже в черной шляпе, удвоение образа, и ее безумец муж, преследующий ее на блестящем шикарном лимузине. Он кричит: «Дрянь! Ты все равно умрешь!» – «Мне все равно», – отвечает она, слышны выстрелы. И все-таки – почему?

«Я к вашим услугам», – так появляется герой.

Почему мы сами отнимаем у себя свободу, почему нас не спасает язык, и даже этот отстраненный прекрасный фильм, в котором уже содержатся все ответы, в котором разъяты и разъединены все смыслы во имя той великой целостности, которой мы так вожделеем, к которой стремимся давно, быть может еще с того самого начала, когда еще Гераклит, Парменид… И наверное, мы всегда догадывались, что ни общество, ни государство, ни персоны, ни роли никогда не объяснят нам, что такое человек, как это спрашивают и собаки, когда они собираются вечером у очага, и щенки спрашивают, что такое человек?

Что такое человек?

Годар, Годар, Годар, Годар, Годар, Годар, Годар, Годар… Сколько тебе лет, Жан-Люк, что ты так по-прежнему молод, чтобы снять такое кино?

«Если встреча лицом к лицу создает язык».

Ничего нет, кроме мужчины и женщины, корабль – белый на голубом, пронзительность, золотые листья осени, собака, снег, смерть и река, потому что это ты и я, это мы мчимся по ночному шоссе, дождь, слепящие фары встречных и комната, «опасно оставаться здесь», – говоришь ты, и на столе букет, а за букетом (на втором плане) ты будешь раздеваться и бросать свои вещи в стиральную машину, орган в орган, близко, сепия, совокупление…

Я знаю, что мы с тобой ищем неправильное, чтобы жить – формы, фильмы, кадры, книги, образы и идеи, которые все – одно и то же, потому что я тебя люблю, знай, только ты этого не понимаешь, этих разбитых воспоминаний, потому что он сделает с собой это, чтобы тебе что-то доказать, позвони мне, стерео, видео, три-D, 892691445292, я к вашим услугам, ведь мы смотрим это кино вместе, мы читаем наши любимые книги вместе – Пруст, Арто, Беккет, Достоевский, Рембо… Но и кино рано или поздно кончается и – после титров – уходит собака. И вновь весело выбегает.

Позвони.

Пароль:

«Индейцы Апачи мир называют лесом».

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>